Я с тобой, с необразованной, и говорить не хочу.Грубиянка! Язычница! Можешь ли ты меня понять?.. Пелагея Климовна. Где понять! Понимала, понимала, да накладно стало...
- Даже тогда никуда не годились,за ради Бога. - Чего ж вы здесь торчите? - Не думаю, что это удачный вопрос...
- "Поэтому я лгу! Негодный! слыхана ль такая дерзость в свете! Да помнится, что ты еще в запрошлом л..
Любовь должна быть трагедией, величайшей тайной в мире (По повести А. И. Куприна Гранатовый браслет)
Александра Ивановича Куприна, чудесного мастера художественного слова, гуманиста и правдоискателя, с неменьшим основанием можно назвать певцом возвышенной любви. Перелистывая страницы его произведений, читатель окунается в удивительный мир его героев. Все они очень разные, но в них есть что-то, что заставляет сопереживать им, радоваться и огорчаться вместе с ними. Протестуя против пошлости и цинизма буржуазного общества, продажных чувств, проявлений "зоологических" инстинктов, писатель ищет удивительные по красоте и силе примеры идеальной любви, то отправляясь для этого в глубину веков, то забираясь в лесную глушь Волынской губернии, то заглядывая в каморку влюбленного отшельника, последнего романтика в жестоком и расчетливом мире. Его герои — люди с открытой душой и чистым сердцем, восстающие против унижения человека, пытающиеся отстоять человеческое достоинство. Повесть "Гранатовый браслет" — это подтверждение того, что Куприн ищет в реальной жизни людей, "одержимых" высоким чувством любви, способных подняться над окружающими, над пошлостью и бездуховностью, готовых отдать все, не требуя ничего взамен. Писатель воспевает возвышенную любовь, противопоставляя ее ненависти, вражде, недоверию, антипатии, равнодушию. Устами генерала Аносова он говорит, что это чувство не должно быть ни легкомысленным, ни примитивным, ни, тем более, основываться на выгоде и корысти: "Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться". Любовь, по Куприну, должна основываться на возвышенных чувствах, на взаимном уважении, честности и правдивости. Она должна стремиться к идеалу. Именно такой была любовь Желткова. Мелкий чиновник, одинокий и робкий мечтатель, влюбляется в молодую светскую даму, представительницу так называемого высшего сословия. Много лет продолжается безответная и безнадежная любовь. Письма влюбленного служат предметом насмешек и издевательств со стороны членов семейства Шейных и Булат-Тугановских. Не воспринимает их всерьез и княгиня Вера Николаевна — адресат этих любовных откровений. А присланный неизвестным влюбленным подарок — гранатовый браслет — вызывает бурю негодования. Близкие княгине люди считают бедного телеграфиста ненормальным, маньяком. И только все тот же генерал Аносов догадывается об истинных мотивах столь рискованных поступков неизвестного влюбленного: "А — почем знать? Может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше неспособны мужчины". А наш герой только и живет этими напоминаниями о себе: письмами от Г. С. Ж., гранатовым браслетом. Это поддерживает в его душе надежду, дает ему силы переносить страдания любви. Любви страстной, испепеляющей, которую он готов унести с собой в потусторонний мир. Смерть не страшит героя. Любовь сильнее смерти. Он благодарен той, которая вызвала в его сердце это прекрасное чувство, возвысившее его, маленького человека, над огромным суетным миром, миром несправедливости и злобы. Именно поэтому, уходя из жизни, он благодарит ее, благословляет свою возлюбленную: "Да святится имя Твое". "Да святится имя Твое" — рефреном звучит в последней части "Гранатового браслета". Ушел из жизни человек, но не ушла любовь. Она словно рассеялась в окружающем мире, слилась с бетховенской сонатой №2 Largo Appasionato Под страстные звуки музыки героиня ощущает мучительное и прекрасное рождение в своей душе нового мира, испытывает чувство глубокой благодарности к человеку, который выше всего в своей жизни поставил любовь к ней, даже выше самой жизни.
Тем временем:
... Скрестить, упереть в бока, опустить; уцепиться пальцами за краешек сиденья, положить руки на бедра, или закинуть их за голову, или сплести пальцы на животе - таковы (со всеми возможными вариациями и промежуточными стадиями) основные вполне приемлемые позиции для рук, для ладоней и пальцев, и если я перевожу их из одной в другую, то данное перемещение не есть проявление нервозности или, по крайней мере, уже не есть - после первой полудюжины моих с Доктором встреч; это скорее признание того факта, что, когда перед тобой множество равно желанных возможностей, ни одна из них, буде ты отдашь ей предпочтение, надолго тебя не устроит перед лицом остального, равно желанного множества, хотя по сравнению с любой другой возможностью, если брать по отдельности, она ничуть не хуже. Мне вдруг сейчас пришло в голову (то есть в 7.55 вечера, во вторник, 4 октября 1955 года, когда я все это пишу, наверху, в спальном блоке), что если принять последнее наблюдение за метафору, то как раз и выйдет история моей жизни в одной фразе - если быть точным, в последнем члене двойного номинативнопредикативного выражения, являющегося, в свою очередь, второй независимой частью этого более чем замысловатого сложносочиненного предложения. Ну, убедились, я и в самом деле преподавал грамматику. Оно, в общем-то, и не предполагалось, что вы будете чувствовать себя свободно в Комнате Директив и Консультаций, потому что, в конце концов, вы приходили сюда не расслабляться, а за советом. Чувствуй вы себя совершенно свободно, советы Доктора вы стали бы принимать этак между делом, с ленцой, вроде как завтрак, который вам приносит в постель облаченный в ливрею слуга, то есть излишне критично - это взяв, а то отодвинувши в сторону, и ели бы столько, сколько вам хочется, не больше и не меньше...
