Вы читаете «Куст сирени», страница 4 (прочитано 100%)
Александр Куприн
- Ну, делать нечего, - согласился садовник, когда Вера кончила рассказывать, - скажите, какие вам можно будет посадить кусты? Однако из всех пород, какие были у садовника, ни одна не оказывалась подходящей: волей-неволей пришлось остановиться на кустах сирени. Напрасно Алмазов уговаривал жену отправиться домой. Она поехала вместе с мужем за город, все время, пока сажали кусты, горячо суетилась и мешала рабочим и только тогда согласилась ехать домой, когда удостоверилась, что дерн около кустов совершенно нельзя отличить от травы, покрывавшей всю седловинку. На другой день Вера никак не могла усидеть дома и вышла встретить мужа на улицу. Она еще издали, по одной только живой и немного подпрыгивающей походке, узнала, что, история с кустами кончилась благополучно... Действительно, Алмазов был весь в пыли и едва держался на ногах от усталости, и голода, но лицо его сияло торжеством одержанной победы. - Хорошо! Прекрасно! - крикнул он еще за десять шагов в ответ на тревожное выражение женина лица. - Представь себе, приехали мы с ним к этим кустам. Уж глядел он на них, глядел, даже листочек сорвал и пожевал. "Что это за дерево?" - спрашивает. Я говорю: "Не знаю, ваше-ство". - "Березка, должно быть?" - говорит. Я отвечаю: "Должно быть, березка, ваше-ство". Тогда он повернулся ко мне и руку даже протянул. "Извините, говорит, меня, поручик. Должно быть, я стареть начинаю, коли забыл про эти кустики". Славный он, профессор, и умница такой. Право, мне жаль, что я его обманул. Один из лучших профессоров у нас. Знания - просто чудовищные. И какая быстрота и точность в оценке местности - удивительно! Но Вере было мало того, что он рассказал. Она заставляла его еще и еще раз передавать ей в подробностях весь разговор с профессором. Она интересовалась самыми мельчайшими деталями: какое было выражение лица у профессора, каким тоном он говорил про свою старость, что чувствовал при этом сам Коля... И они шли домой так, как будто бы, кроме них, никого на улице не было: держась за руки и беспрестанно смеясь. Прохожие с недоумением останавливались, чтобы еще раз взглянуть на эту странную парочку... Николай Евграфович никогда с таким аппетитом не обедал, как в этот день... После обеда, когда Вера принесла Алмазову в кабинет стакан чаю, - муж и жена вдруг одновременно засмеялись и поглядели друг на друга. - Ты - чему? - спросила Вера. - А ты чему? - Нет, ты говори первый, а я потом. - Да так, глупости. Вспомнилась вся эта история с сиренью. А ты? - Я тоже глупости, и тоже - про сирень. Я хотела сказать, что сирень теперь будет навсегда моим любимым цветком...
... Единственная, одинокая, фрагментарная речь, но в качестве фрагмента уже полная, целая в этой раздробленности и оскольчатая без отсылки к чему-либо расколотому. Вскрывающая тем самым потребность в фрагментарности - такую, которую афористическая форма удовлетворить не может.
Фрагментарная речь не считается с самодостаточностью, ее недостаточно, она не проговаривается ради самой себя, ее содержание не составляет ее смысла. Но она и не стыкуется потом с другими фрагментами, дабы составить некую более полную мысль, совокупное знание. Фрагментарное не предшествует целому, а говорится вне и после него. Когда Ницше утверждает: "Вне целого ничего не существует", даже если он и стремится разгрузить нас от нашего преступного своеобразия и тем самым отвергнуть осуждение, меру, отрицание ("ибо нельзя ни судить Целое, ни его измерить; ни сравнивать, ни тем паче отрицать"), он тем не менее утверждает при этом в качестве единственно серьезного вопрос о целом и восстанавливает идею целокупности. Диалектика, система, мысль как осмысление совокупности вновь обретают свои права, обосновывая философию как законченный дискурс. Но когда он говорит: "Мне кажется важным избавиться от Целого, от Единства... нужно раскромсать универсум, утратить уважение к Целому", он вступает в пространство фрагментарного, идет на риск мысли, которую единство уже не гарантирует.
Речь, в которой вскрывается потребность в фрагментарности, речь не достаточная, но и не недостаточная, не законченная (поскольку чуждая категории свершения), целому не противоречит. С одной стороны, целое нужно чтить и если его и не высказывать, то по меньшей мере вершить. Мы - существа Вселенной, Универсума и тем самым обращены к пока еще отсутствующему единству. О нашем обетовании Ницше говорит: "Наш обет - покорить универсум". Но есть и другая мысль, и совсем другое обетование - на самом деле вовсе и не обетование. Целое теперь уже как бы свершено, Универсум - наш удел, время обрело конец, мы выведены историей из истории...
