Олеся — Страница 27

Ах ты, господи, несчастье мое!
- Почему же он раньше позволял тебе жить, а только теперь надумался? -
спросил я.
- Да вот поди ж ты... Брехал он что-то такое, да я, признаться, не
поняла. Видишь, какое дело: хибарка эта, вот в которой мы живем, не наша,
а помещичья. Ведь мы раньше с Олесей на селе жили, а потом...
- Знаю, знаю, бабушка, слышал об этом... Мужики на тебя рассердились...
- Ну вот это самое. Я тогда у старого помещика, господина Абросимова,
эту халупу выпросила. Ну, а теперь будто бы купил лес новый помещик и
будто бы хочет он какие-то болота, что ли, сушить. Только чего ж я-то им
помешала?
- Бабушка, а может быть, все это вранье одно? - заметил я. -
Просто-напросто уряднику "красненькую" захотелось получить.
- Давала, родной, давала. Не бере-ет! Вот история... Четвертной билет
давала, не берет... Куд-да тебе! Так на меня вызверился, что я уж не
знала, где стою. Заладил в одну душу: "Вон ди вон!" Что ж мы теперь делать
будем, сироты мы несчастные! Батюшка родимый, хотя бы ты нам чем помог,
усовестил бы его, утробу ненасытную. Век бы, кажется, была тебе
благодарна.
- Бабушка! - укоризненно, с расстановкой произнесла Олеся.
- Чего там - бабушка! - рассердилась старуха. - Я тебе уже двадцать
пятый год - бабушка. Что же, по-твоему, с сумой лучше идти? Нет, господин,
вы ее не слушайте. Уж будьте милостивы, если можете сделать, то сделайте.
Я в неопределенных выражениях обещал похлопотать, хотя, по правде
сказать, надежды было мало. Если уж наш урядник отказывался "взять",
значит, дело было слишком серьезное. В этот вечер Олеся простилась со мной
холодно и, против обыкновения, не пошла меня провожать. Я видел, что
самолюбивая девушка сердится на меня за мое вмешательство и немного
стыдится бабушкиной плаксивости.

8